Избиение Кашина и массовое убийство в Краснодарском крае, избиение Пыхалова и предыдущее избиение Бекетова, истязание приемного ребенка Агеевой…
Убийство, избиение, истязание — все это становится сегодня нормой жизни.
Тут дают о себе знать две основные тенденции современной России: утверждающееся стремление россиян решать проблемы путем «прямого действия» и растворенная в обществе ненависть.
И объем этой ненависти увеличивается. Одни видят причину ее эскалации в постоянном обращении…
Избиение Кашина и массовое убийство в Краснодарском крае, избиение Пыхалова и предыдущее избиение Бекетова, истязание приемного ребенка Агеевой…
Убийство, избиение, истязание — все это становится сегодня нормой жизни.
Тут дают о себе знать две основные тенденции современной России: утверждающееся стремление россиян решать проблемы путем «прямого действия» и растворенная в обществе ненависть.
И объем этой ненависти увеличивается. Одни видят причину ее эскалации в постоянном обращении кино и телевидения к теме насилия. Другие пытаются найти сугубо ситуативно-политические ее истоки и объявляют рассадником ненависти власть. При этом виновников они находят в высоких, но не самых высоких представителях власти: то винят создававшего молодежные прокремлевские движения Якимено, то санкционировавшего и «идеологически наполнившего» их Суркова.
Нынешнюю российскую власть можно упрекнуть за многое. Только, строго говоря, не она создала ту атмосферу и те политические правила игры, которые лежат в основе сегодняшней российской политики и жизни. Она была рождена ими, наследовала им, модифицировала их и их же использовала. При этом она попыталась поставить их под свой контроль, а значит ограничить.
Ненависть родилась не из политических инициатив Суркова и даже не из установок на известные действия в ходе второй чеченской кампании.
Позднее советское общество не было озлобленным. Оно, скорее, было обществом расслабленности, благодушия, неспособности к прямому действию. Во многом именно потому оно и погибло. Ненависть родилась где-то на рубеже перехода от этого общества к постсоветской России.
И в известном смысле сама постсоветская Россия была продуктом воздействия ненависти на позднее советское общество.
В первые дни после покушения на Олега Кашина активно обсуждавший эту тему сайт радиостанции «Эхо Москвы» был заполонен ненавистью: Алексей Мельников выплескивал на нем свою ненависть к Октябрьской революции, Леонид Радзиховский — к жизни в советском обществе, кто-то вымещал свою ненависть по каким-то иным поводам, не связанным с Кашиным.
Потом свою ненависть стали выплескивать то Немцов к Суркову, то Альбац ко всему свету, То Ганапольский — еще к кому-нибудь. В целом, плескаясь в этой ненависти, авторы и пришли к выводу, что главная беда нашего общества — это ненависть.
Главная или не главная, но она есть. Она явна, и она убивает.
Только ведь именно эти и близкие им люди и были авторами заполнения общества ненавистью. Еще тогда, в конце 1980-х. Что такое, собственно говоря, «перестройка»? Это школа ненависти. Людей приучали к состоянию злобы. Приучали ненавидеть. Даже не те «недостатки», которых хватало в той жизни — приучали ненавидеть все, приучали к ненависти, как к состояни
2367
ю. В отчетах и докладах требовали ненавидеть. Установка «укажи на недостатки» была превращена в универсальное требование. Был наложен негласный запрет на то, чтобы говорить об успехах — можно было только ругать недостатки. Чем больше ненависти, тем более перестроившимся считался ее носитель.
Полагалось ненавидеть все: свою историю, свои привычки, своих прежних кумиров, свою страну, свой народ, себя. На этом ломали общественную систему и демонтировали союзное государство. На этом разжигали ненависть к тем, кто отказывался ненавидеть.
Всеобщее утверждение ненависти вливалось в идею о том, что сильный всегда прав, а слабый — всегда не прав, что собственно и есть идея рынка в ее современном российском воплощении.
Чем были антисоветские и антикоммунистические кампании конца 1980-х — прививками ненависти. На чем строилась кампания по «разоблачению сталинизма» — на ненависти.
Когда потом победители вошли в клинч друг с другом, ненависть двигала теми, кто требовал распустить Верховный Совет. Ненависть двигала теми, кто направлял омоновцев избивать безоружных демонстрантов, требовавших соблюдать Конституцию. Ненависть заставляла их посылать войска для расстрела парламента.
Что такое президентская избирательная кампания 1996 года — пятимесячник ненависти.
Ненависть и насилие были внутренним содержанием той власти и той общественной атмосферы. И те, кто воспитал в себе ненависть, победили тех, кто оказался в политике носителем советского благодушия.
Что такое Доренко на телеэкране в 1999 году — это ненависть. Что такое журнал «The New Times» во главе с Альбац или программа «Полный альбац» — это сгустки ненависти. Кстати, несколько лет назад тот же Олег Кашин писал по этому поводу, что единственное, что может спасти репутацию «Эха Москвы» — это избавление от Альбац.
Что такое выступления Бориса Немцова по самым разным вопросам — это сеансы ненависти. Что такое пресловутая статья Подрабинека по известному поводу год назад — это вспышка ненависти.
Когда одни требуют избавить Москву от советских названий — что это, как не ненависть и сведение счетов с той исторической эпохой. Когда другие настаивают на сбрасывании рубиновых звезд с башен Кремля — это такая же ненависть и историческая месть.
В России сформировалось целое течение «политических деятелей» и «журналистов», стиль и внутренняя субстанция которых — это ненависть. Они ни о чем не могут говорить без злобы.
Когда-то в романе «Трудно быть богом» братья Стругацкие описывали ситуацию, когда пришедшая новая власть религиозно-фашистского толка превентивно порола людей за «невосторженный образ мысли». Речь шла о том, что допускалось только восторженное состояние граждан, не предполагавшее критичности и сомнения. Потом, в «Обитаемом острове» они описали мир, где электронное облучение не позволяло людям критически оценивать действительность.
Те люди, которые рождали и утверждали в стране ненависть, захотели стать другими — чтобы не быть всем восторгающимися, они решили стать всё ненавидящими. Ненависть иссушает их изнутри — злоба есть их естественное состояние. Эти люди ими так переполнены, что не могут чувствовать себя хорошо, не излив эту злобу и эту ненависть. Двадцать лет они наполняют общество ненавистью, как продуктом своей жизнедеятельности, продуктом своего метаболизма.
Жалуясь на ненависть, утверждающуюся в обществе, они не могут понять, что это именно они ее разлили.
Разливая ненависть и оскорбления, они, по сути, сеяли зубы дракона. Информационный террор мало чем отличается от физического. Информационный фашизм — такой же террористический, как фашизм политический. Гебельс ничуть не лучше Гиммлера и значительно омерзительнее Мюллера.
У человека есть разные права: на жизнь, на неприкосновенность личности, на свободу слова. Но у него еще есть право на достоинство. И никакое право не может быть использовано в ущерб иным правам иных людей. Присвоивший себе право унижать достоинство другого и оскорблять его принимает на себя риск получить ответ на оскорбление.
Сея в обществе ненависть, ее творцы не должны жаловаться на произведенный ими ее избыток. И когда в обществе ненависть рождает насилие, как способ решения конфликтов, им нужно помнить, что они сами ее прививали.
Ненависть убивает. И если принято вспоминать фразу о том, что революция, как дракон, пожирает собственных детей, то стоит принять и усвоить, что ненависть — это тот дракон, который пожирает собственных родителей.
Верно, что общество не может развиваться, не избавившись от ненависти. Но также верно и то, что общество не может избавиться от ненависти, не отторгнув от себя тех, кто ее производит и разливает.