«Сейчас я вижу примерно то же самое, что происходит в России», — говорит о скандальном «деле Гатаевых» российский писатель и журналист Аркадий Бабченко. В интервью DELFI он также рассказал о ситуации в России, в которой воцарилась «атмосфера абсолютного безразличия», а на ее фоне пробиваются ростки гражданской войны.Литву специальный корреспондент «Новой газеты» Аркадий Бабченко посетил вместе с другими российскими журналистами и правозащитниками, чтобы принять участие в дискуссии о…
«Сейчас я вижу примерно то же самое, что происходит в России», — говорит о скандальном «деле Гатаевых» российский писатель и журналист Аркадий Бабченко. В интервью DELFI он также рассказал о ситуации в России, в которой воцарилась «атмосфера абсолютного безразличия», а на ее фоне пробиваются ростки гражданской войны.
Литву специальный корреспондент «Новой газеты» Аркадий Бабченко посетил вместе с другими российскими журналистами и правозащитниками, чтобы принять участие в дискуссии о проблеме семьи Гатаевых и взаимоотношений чеченцев, русских и европейцев, которая проходила в 5 ноября в Каунасе после показа документального фильма финского режиссера Пирьо Хонкасало «Три комнаты меланхолии». Фильм рассказывает о детях, жизни которых покалечила чеченская война.
А.Бабченко служил в Чечне на протяжении первой и второй кампаний. После войны он много пишет на эту тему. По его словам , «осмысления Чечни» в России так и не произошло, а нынешняя ситуация «корнями лежит там».
Журналист ответил на вопросы DELFI о положении в России и судьбе Гатаевых.
— Как оцениваете положение, в котором оказались Гатаевы?
Я тут пять дней, но этих пяти дней хватило, чтобы понять, что то, что я вижу – поведение Гатаевых, поведение какой-то противоположной стороны – по моим ощущениям, это провокация, очень неудачная провокация, неудачно развивающаяся, сложившаяся провокация. Нужно было, видимо, по каким-то политическим мотивам кого-то найти, какого-то козла отпущения, сделать кого-то крайним. Была выбрана семья Гатаевых, и сейчас это дело развивается, потому что понятно, что спецслужбы в любой стране одинаковые, и на попятную они никогда нигде не идут и никогда нигде не шли.
Людей продолжают давить. Что будет с детьми непонятно. В принципе я здесь вижу то же самое, что есть в России, поэтому для меня, честно скажу, это неприятное открытие. Страна – член Евросоюза, и я ожидал увидеть более свободное государство, более уважительно относящееся к людям. Сейчас я вижу примерно то же самое, что происходит в России.
— В этой ситуации, по-Вашему, есть перспектива для семьи и ее подопечных?
Малик и Хадижат в Литву возвращаться не собираются. Это уже понятно. Формальных преград для их возврата нет, но они уже не хотят сюда ехать, т.к. опасаются каких-то новых преследований.
Состоялся суд по лишению Гатаевых опекунства над детьми, которые находятся в SOS деревне, и судья вынесла решение о приостановлении дела. Это хороший признак. Существенное отличие от России – у вас суды гораздо более свободные. Мы побывали на нескольких судах. Суды гораздо менее зависимы от государства, насколько я могу судить по 5 дням и нескольким процессам.
Мне кажется, что суды вынесут справедливое объективное решение. Самое нормальное разрешение ситуации, это, конечно же, отдать этих детей Гатаевым. И пускай семья уже восстановится в Хельсинки. На мой взгляд, так.
— Вы отмечали в одном из своих интервью, что в России практически все страдают от так называемого «чеченского синдрома», не показывает ли ситуация с семьей Гатаевых, что синдромом страдают и за пределами России?
Думаю, здесь несколько иное. В России сложнее, т.к. постоянно теракты, на Кавказе, в Дагестане, Ингушетии фактически идет война. Там теракты вообще через день. Поэтому в России сложился крайне негативный образ кавказцев, не только чеченцев, но любого выходца из Кавказа: бандиты, боевики, убийцы. В принципе это понять можно, но это никак не оправдывает тот уровень ксенофобии, который в России есть.
Здесь другое. По моему субъективному мнению, это все пошло от каких-то политических раскладов со сменой власти. Я так понимаю, что власть в Литве держит уже такой более-менее пророссийский курс, поэтому, видимо, это все отсюда пошло, мне так кажется.
— Глядя из России, у вас сложилось впечатление, что тон, курс изменился?
Нет, уже здесь. В России люди вообще мало чем интересуются. Им совершенно все равно, какой курс или тон в Литве, Латвии или в Турции, Египте. Здесь, мне кажется, пришла команда, которая больше повернулась в сторону России. Может быть, для установления связей, может быть, просто сделать приятное большому соседу.
— Вы участвовали и в первой, и во второй чеченской войне. Сейчас боевые действия там не ведутся, но улучшилась ли ситуация?
Война в Чечне действительно затихла. В подполье людей не так уж и много. Не 70 человек, конечно, как говорит господин Кадыров, наверное, побольше, но на тысячи счет не идет совершенно точно. Но она затихла не потому, что там стороны договорились, а потому, что там всех поубивали. В Чечне сейчас творится полный беспредел, людей убивают направо и налево. Чечня затихла потому, что она живет в страхе.
Гораздо хуже то, что эта война расползлась из Чечни. В Дагестане и Ингушетии сейчас ситуация гораздо хуже, чем в Чечне. Война вышла за пределы республики и распространилась по всему Кавказу. Большая проблема в том, что лет 10 назад был упущен момент.
Первая война была войной чеченцев за независимость, я это видел. Я видел подъем духа, единение нации, действительно люди воевали за свободу. А потом, когда Чечня получила независимость, власти там не было никакой, был полный хаос, и туда пришел исламский фундаментализм. Сейчас он из Чечни растет по всему Кавказу. И на Кавказе сейчас уже идет речь не о войне за независимость, а о шариатской войне, о войне за ислам.
Момент, когда с этим что-то можно было делать, был упущен лет 10 назад. Что с этим делать сейчас, я, честно говоря, уже не знаю.
— И это, видимо, касается не только Кавказа?
Конечно. Последний очень яркий пример – это появление так называемых «приморских партизан». Вы слышали, наверняка, об этом. «Приморские партизаны» – это то, что будет в России очень в недалеком будущем. То, что будет по всей России. Потому что просто невозможно уже. Государство в России отсутствует, силовики творят все, что хотят – полный беспредел. Эти люди в Приморье, которые взяли оружие и пошли воевать с силовиками, у них масса последователей, огромное количество. Потом уже были какие-то нападения в Брянске или Перми. Сейчас пока они нечто среднее между бандитами и партизанами. Но, мне кажется, что эта та тенденция, тот вектор, который нам стоит ожидать в России в недалеком будущем, если власть не предпримет действительно каких-то конкретных шагов к демократизации общества.
Безусловно, свободные выборы, безусловно, свободные суды, безусловно, реформа милиции. Но при всем при этом мы видим, и мы отлично понимаем, что никаких таких шагов предпринято не будет. Ситуация патовая, ситуация тупиковая.
Не хочется каркать, не хочется говорить чернуху, но пока я предпосылок для другого развития ситуации не нахожу.
— Но, к примеру, реакция на избиения журналиста газеты «Коммерсант» Олега Кашина, когда и Д.Медведев выступил с заявлением, журналисты солидарно выступают, различные СМИ, Вас не обнадеживает?
Совершенно не обнадеживает.
— Почему?
Четыре года назад, когда была убита Анна Политковская, президент взял дело под личный контроль, генеральный прокурор взял дело под личный контроль, все кто мог, взяли дело под личный контроль, а результатов – ноль. Когда была убита Наталья Эстемирова, все взяли дело под личный контроль, результатов – ноль. Сейчас будет все то же самое. Все взяли дело под личный контроль, все сказали нужные правильные слова «не забудем», «не простим», «доколе». Я уверен, что результатов будет также – ноль.
И Олег Кашин один только, а до Кашина были нападения на редакторов региональных газет. Они прошли совершенно незамеченными. После Кашина будут убийства журналистов – совершенно однозначно.
— Вы не верите, в то, что будут найдены исполнители и заказчики?
Никто не верит. Все знают, что никто не будет найден. Ну, может быть, какой-нибудь исполнитель самого низового уровня, но не более того.
— Хотел бы вернуться к одному из Ваших интервью, в котором шла речь о России, охваченной чеченским синдромом. Все же, что это такое – чеченский синдром?
Мой хороший знакомый, он воевал в Чечне прапорщиком ФСБ, ни разу причем не выстрелил, это в общем-то его мысль. Очень большая проблема в том, что чеченскую войну пережил каждый житель России, даже не участвуя в ней. Огромный вал античеченской пропаганды лился с телевизора, вал нацистских, ксенофобских высказываний в интернете, на радио, телевидении, где угодно.
Государство одно время даже потакало этому, делало ставку на русских националистов. И в какой-то момент создание превзошло своего создателя. Государство утратило над ними контроль. Посмотрите, 7 ноября состоялся «Русский марш». Семь тысяч человек с откровенно фашистскими лозунгами. По-моему, это показатель.
— Ситуация в перспективе?
На ближайшие 14 лет будущее наше понятно. Дмитрий Медведев досиживает свои два года, потом Владимир Путин приходит на следующие два срока, т.е. в эти 14 лет ситуация будет ровно такой, какой она сейчас является, будет ухудшаться медленно.
Но опять же я просто опасаюсь, что в какой-то момент очередное ужесточение, завинчивание гаек может взорвать эту ситуацию. Потому что это бочка с порохом. Где, в какой момент рванет, где найдутся очередные приморские партизаны, в какой ситуации это будет? Или там националисты возьмут власть. Может ничего не случится, но шанс того, что это возможно, достаточно велик.
— И все же ситуация с Кашиным несколько отличалась по массовости, активности возмущения. Чем это объяснить?
Более громко прозвучало только по той простой причине, что и Политковская, и Эстемирова, и Щекочихин, и Бекетов, и Иван Фасонов, журналист «Коммерсанта», и Станислав Маркелов и Анастасия Бабурова в России считаются маргиналами по большому счету. Это какие-то там «демшиза», какие-то либералы, они хотят развалить Россию, живут на американские гранты и тому подобное…
Журналист Кашин не занимался ведь расследованиями. У него больше репортерские очерки, он какое-то время, насколько я помню, до «Коммерсанта» работал в каких-то провластных газетах. Т.е. он как-то больше свой для вот этой, назовем ее в кавычках «журналистской тусовки», которая на самом деле журналистами не является, журналистикой не занимается, а занимается продвижением себя.
Проблем с Кашиным вообще в чем? В том, что если до этого журналистов убивали за дело, за какие-то расследования, то сейчас журналиста хотели убить только за то, что он говорил, просто за разговоры. В принципе, еще хуже получается – за обычные разговоры стали убивать. Естественно угрозу почувствовала гораздо большая часть журналистов.
— Атмосфера страха, угрозы, убийства, избиения – как это повлияло на журналистку и свободу слова?
Я бы не назвал это атмосферой страха. Я бы не сказал, что в России есть атмосфера страха. В России – атмосфера безразличия. Просто абсолютного безразличия. России как единой страны не существует, есть некое сборище индивидуумов, которые живут на этом пространстве, а единого какого-то объединяющего фактора у людей, живущих в России, сейчас нету.
На свободу слова повлияло все уже давным-давно. С закрытием НТВ все уже было понятно. Сейчас свободы слова в России нет совсем. Это пройденный этап. Об этом уже давно никто не говорит лет пять. Анна Политковская дала совершенно точную формулировку: «Россия больна гражданским инфантилизмом». Это совершенно точное определение. Это какая-то апатичная усталость от того, что мы 15 лет живем в каких-то постоянных революциях, терактах, войнах… Люди устали от всего этого.